Чарующий мир Аллы Беляковой

 

Первый автопортрет. 1936г.

Эти слова прекрасного романтического художника, Заслуженного деятеля искусств Аллы Михайловны Беляковой, опубликованные в ее ка­талоге 1990 года, хорошо выражают творческое кредо, которое полностью воплотилось в произ­ведениях мастера, причем не только в акварелях, где натюрморты с цветами занимают ведушее ме­сто, но отнюдь не исчерпывают ее тематики, но и в литографиях, замечательным мастером которых она является.

Алла Михайловна Белякова родилась в 1914 году в семье служивого дворянства Куколь-Яснопольских. Ее отец Михаил Николаевич всю Первую Мировую войну провел на фронте и имел государ­ственные награды. Как считает сама Алла Михай­ловна, на сложение у нее интереса к творчеству повлияла мать Наталия Дмитриевна, обладавшая художественным вкусом. В тяжелые дни «ежовщины», когда отец будущей художницы был арестован, Наталия Дмитриевна ра­ботала в ателье мод как модельер вполне успешно. Девочкой Алла Михайловна жила в Туркестане, где ее отец после революции работал сначала нар­комом просвещения, а затем был одним из орга­низаторов ирригационной службы. Как уже говорилось, в 1930-е годы он был репрессирован, но за­тем отпущен. Однако вскоре он трагически погибает, и, как предполагали в семье и близкие друзья, с ним просто расправились, имитируя несчастный случай. Как в большинстве дворянских семей, Белякову с детства окружали книги и музыка, можно сказать, что мир прекрасного был для нее родным. И пусть в силу своего происхождения и трагической судьбы отца она не смогла полу­чить высшего образования, с юности она тянулась к миру высшей духовности, даже еще не думая стать художником В начале 1930-х годов ей пос­ле окончания конструкторс­ких курсов удалось переехать в Москву, где вскоре Белякова начала работать в архитектур­ных организациях. Там она бы­стро делает успехи, и, вероятно, если бы Алла Михайловна остановила свой выбор на архитектуре, она и в этой области сумела бы достичь достойных результатов. Видя ее способно­сти в области зодчества, в 1939 году

Белякову как перспективного специалиста направляют на трехго­дичные курсы повышения квалификации при Мос­ковском архитектурном институте. Великая Отечественная воина помешала окончить эти курсы, но безусловно на внутреннее развитие Беляковой по­влияло то, что она слушала лекции выдающихся ученых, открывающих перед слушателями все особенности мировой художественной культуры: Александра Георгиевича Габричевского, Николая Ивановича Брунова, Алексея Алексеевича Сидорова. Благодаря им, сфера изобразительного ис­кусства стала для Беляковой особенно притягательной. С А.Г. Габричевским судьба сведет Аллу Михайловну более тесно, когда после эвакуации она начнет работать в Акаде­мии архитектуры. Человек необыкновенно яркий, арти­стичный, сам профессиональ­но занимающийся рисунком и живописью, к тому же страст­но увлекающийся музыкой, он вводит Белякову в круг музыкан­тов. Начинается ее общение с Ген­рихом Густавовичем Нейгаузом Сре­ди людей, оказавших на Белякову влия­ние, нельзя не упомянуть библиомана, тончайше­го знатока поэзии Бориса Георгиевича Макеева, который буквально увлек ею будущую художни­цу. И то обилие стихов, которые знает и увлеченно читает наизусть Алла Михайловна, не резуль­тат ли долгой дружбы ее с Макеевым? Но и мир музыки был близок этому по-своему удивитель­ному человеку. Именно он познакомил ее со Свя­тославом Рихтером. И тогда же произошло зна­комство с Владимиром Владимировичем Софро­ницким, причем поклонницей этих двух великих музыкантов Белякова останется на всю жизнь. Но, конечно же, определяющей в судьбе Беляковой стала встреча с Артуром Владимировичем Фон­визиным. Как-то зашел разговор о дальнейшей творческой судьбе Аллы Михайловны. Архитектор Рашель Моисеевна Смоленская предложила ей за­ниматься акварелью у Фонвизина, творчество кото­рого в те годы замалчивалось как формалистичес­кое. Видимо по этой причине Белякова не знала его, но Смоленская отвела Аллу Михайловну к худож­нику, и его акварели очаровали ее. С группой своих коллег Белякова организует кружок и уговаривает Фонвизина преподавать в нем. Преподавание велось следующим образом: Фонвизин садился рядом с уче­никами, иногда поправлял их работы, рассказывал и показывал, как нужно писать акварелью. «Мы виде­ли, как работает мастер, — вспоминает Алла Михай­ловна, — какими приемами добивается он свежести и легкости в своих листах». Однако кружок долго не просуществовал. Многие из архитекторов, при­выкшие к отмывкам, не понимали смелой и свободной фонвизинской манеры. Тогда Фонвизин отказался от работы с этой группой, выразив жела­ние заниматься лишь с Дмитраш Н.В., Чаус Е.П. и, конечно же, с Беляковой, которая так увлеклась акварелью, что спустя некоторое время оставила архитектуру, посвятив себя исключительно изобразительному искусству. Алла Михайловна быстро овладела техникой акварели. Уже листы, датированные 1948 годом, отмечены легкостью и раскованностью, а также смелостью в сочетании глубоких насы­щенных цветов. Следуя наставле­ниям своего учителя, Белякова не делала и не делает до сих пор подготовительного рисунка каранда­шом, ибо, как говорил Фонвизин, рисунок и свободная акварельная живопись никогда не совпадают. Рисунок, действительно, несколь­ко сковывает живопись, мешает художнику импровизировать на бумаге. Подобно Фонвизину, Беля­кова не пользуется белилами, ког­да ей нужен белый цвет, она про­сто оставляет незакрашенным тот или иной участок листа. И еще один характерный прием, почерпнутый у учителя, — Белякова никогда не пишет по увлажненной заранее бумаге, то есть «по сырому». Она просто нагружает кисть большим количеством воды, что позволяет акварели свободно течь, создавая красивые красочные пятна А что касается мотивов акварелей Беляковой, то внешне они просты. Это букеты цветов, фрукты, лежащие на столе, стеклянная посуда, казалось бы, скромные пейзажи среднерусской природы, портреты знакомых. Но все у нее исполнено романтической преображенностью, поскольку она подбирает цвета для создания колористической гармонии, подобно тому, как композитор сочиняет музыку. Надо сказать, что произведениям Фонвизина была свойственна музыкальность, каче­ство, которое он приобрел еще в начале XX века, будучи участни­ком «голуборозовского» движения. Известно, что мастера «Голубой розы» стремились средствами жи­вописи вызвать музыкальные ассоциации. И эта особенность искус­ства Фонвизина оказалась близка Беляковой, ведь ее знакомые — Г.Г. Нейгауз, С.Т. Рихтер, В.В. Софро­ницкий — помогли Алле Михайлов­не постичь тайны самого совершен­ного из искусств. К тому же, она по­стоянно погружалась в мир поэзии, в которой особенно ценит музыку слова. И можно без преувеличения сказать, что в лучших произведениях Беляковой также звучит музыка, воплощенная цветом. Поэтому не случайно Белякова стала любимой ученицей Фонвизина. Подтверждение тому — та прочная дружба, которая на много лет связала их.

 

Артур Фонвизин. Портрет Аллы Беляковой. 1955г.

И, как результат, появились пятьдесят портретов, написанных Фонвизиным с Аллы Михайловны. Все они разошлись по музеям.

Усилиями друзей в 1954 году в фойе театра «Ромэн» была устроена выставка Беляковой. Она име­ла успех, недаром ее посетил Роберт Рафаилович Фальк, который представился Беляковой и пред­ложил брать у него уроки. Около двух лет Беляко­ва занималась в мастерской Фалька, которого справедливо считает вторым после Фонвизина сво­им учителем.

Думается, вглядываясь в работы Фалька, Алла Ми­хайловна начала интересоваться выразительностью живописного пространства, которое нюансиров­кой цвета стала вводить в свои работы. Постепен­но ее палитра делается не столь интенсивной, как в более ранних произведениях. Колорит теперь час­то строится на сближенных отношениях, а образ, не теряя своего романтически одухотворенного ха­рактера, приобретает еще большую глубину, напол­няется рефлексией человеческих чувств и пережи­ваний. Видимо от Фалька идет и то желание доби­ваться живописными средствами большей веще­ственности изображаемого, которое вместе с тем не разрушает в произведении музыкального нача­ла, не делает его прозаическим. Мне кажется, что именно благодаря общению с Фальком, Белякова смогла расширить диапазон своего искусства — со­здать порой задумчивые, порой грустные по настро­ению пейзажи, в портретах добиться емкой пси­хологической выразительности, а в натюрмортах с цветами одухотворить мир растений, сделать каж­дый цветок подлинно живым существом. В целом же органичный сплав творчески воспринятых традиции двух крупнейших пред­ставителей Серебряного века превратил Аллу Ми­хайловну Белякову в неповторимого мастера аква­рельной живописи, ведь только на основе глубоко осмысленного опыта великих мастеров и может рождаться подлинное искусство, уже далекое от ка­кого-либо подражательства. Цельность акварельных серий Беляковой несомнен­на. Но есть еще одна область ее творчества, в кото­рой она также ярко выразила себя. Это цветная литография, которой художница увлеклась в 1950-е годы. В отличие от акварелей, где в основу кладется натурный мотив, правда, как уже говорилось одухот­воренный чуствами мастера, мир ее литографий за­частую подчеркнуто фантастичен, сказочен. Эта ска­зочность определяет мотивы «новогодних поздрав­лений» — изящных миниатюр, выполненных в этой технике. В них так органично живут персонажи, на­веянные впечатлениями от сказок Ганса Христиана Андерсена или Эрнста Теодора Амадея Гофмана. Но это никогда не иллюстрации к какому-нибудь про­изведению великих сказочников, а поэтическая ва­риация на тему.

То же качество присуще и большим литографи­ям, где даже суздальская архитектура вызывает в памяти какой-нибудь город Леденец, а когда Белякова дает полную свободу своему воображе­нию, тогда возникает»Сказка» (1964), при взгля­де на которую вспоминаются образы Шарля Перро, или «Лето»(1960-е годы), или наконец, изящная наездница.

Мотив последней литографии явно подсказан искусством А.В. Фонвизина, так как цирковые всадницы — одна из любимых и разрабатываемых им (правда, в акварелях) тем. Причем у Фонвизина это не конкретное воспроизведение циркового действа, а фантазия, повод к созданию поэтической метафоры. Увлекшись и овладев техникой работы с камнем, добившись в ней свободы и пространственности, «легкого дыхания», по выражению Ивана Алексеевича Бунина, ученица в 1962 году увлекла своего учителя. Она предложила Фонвизину сделать вдвоем серию автолитографий, и в результате возник интересный цикл работ — плод совместного творчества Фонвизина и Беляковой, Фонвизин специально для литографии делал рисунок. Затем Алла Михайловна воспроизводила его на литографском камне и подбирала к нему красочную гамму, стараясь сохранить любимые учителем нежные, рождающие лирическое настроение тона. При переводе на литографский камень Белякова дополнила рисунок Фонвизина деталями воображаемого пейзажа или интерьера. И вполне закономерно, что на большинстве этих листов стоят подписи обоих авторов. В них мы видим излюбленный круг тем Фонвизина. Это цирковые наездницы и «Песни и романсы». Но одновременно они чаруют артистизмом исполнения, изысканностью цветовой палитры, а так-же умением использовать все возможности литографии, что как раз свойственно Беляковой. По целому ряду причин литографии Фонвизина и Беляковой не были тиражированы. Алле Михайловне удалось отпечатать и сохранить лишь по нескольку оттисков с каждого из более чем тридцати сюжетов. Они разошлись по частным собраниям, и только художественный музей Читы приобрел полный комплект этих произведений. Следует только подивиться мужеству Беляковой, которая, понимая всю художественную ценность серии, издала ее в виде факсимильных репродукций малым тиражом.

Алла Михайловна активно работает и сегодня. Ее акварели последних лет столь же свежи по чувствам, музыкальны по ритмам и краскам, неожиданны по пластическим и композиционным находкам.

Оглядываясь на долгий творческий путь Аллы Михайловны Беляковой, хочется без преувеличения сказать, что птица искусства поселилась постоянно у художницы и с удовольствием поет ей песни, которыми наслаждается зритель, глядя на произведения одного из самых поэтичных мастеров сегод­няшнего современного искусства.

Заслуженный деятель искусств РФ, доктор искусствоведения,

профессор Михаил Киселев